продавец паранойи
Ты снова приходишь, стучишь: запиши; я устаю от головной боли, складываю черновики в строки, губы кривятся в фразе, напечатанной серым: дамы и господа, мне снился сон.
Это был Город, та его часть, в которую слишком давно никто не приходил, даже я.
Покосившиеся, разрушенные, чуждые, чужие и холодные лачуги, издали напоминающие пустующие виллы местных богачей, а стоит сделать шаг ближе - чувствуешь душой трясину подножного, скрытого освежеванной землей, болота. Сквозь зыбкий и блеклый туман вьется тропка, змеистая, скользкая, непостоянная, как весь этот год, и я иду по ней, ориентируясь на запах крови и стук своего сердца - он всегда едва впереди меня. Я иду недолго, в одном из домов звучит музыка, спокойная и тихая, совсем не предназначенная для того, чтобы заглушать крики. Поэтому криков нет. Ты орудуешь ножом, ловко и споро, будто всю жизнь учился этому у лучших из падальщиков. Вспарываешь рот в ухмылке, скоблишь свободные от зубов десна, дезинфицируешь руки 72% спиртовым раствором, запах которого перебивает запахи крови. Ты не слышишь мои шаги или мой взгляд, потому что я смотрю вовсе не на тебя, а на отрубленную и насаженную на кол голову вепря, которая посмертно скалится прямо мне в очи, и я не могу отвести от нее взгляда, даже когда ты подходишь ближе и я рискую остаться здесь слишком надолго. Ты вспарываешь ей кожу от лба до уха, дом оглашается протяжно-диким визгом, такого не суждено умершим, даже не своей смертью.
Твой фартук в свежей и темной крови, губы (я знаю) силятся сказать что-то, но вместо них говорит скальпель. Я отвлекаюсь на то, чтобы проснуться, взглянуть на часы, набрать в поисковой строке google запрос о символике снов и тихо шепчу что-то, столь тихо, что мне кажется, будто я - суфлер скальпеля в твоих руках. Мне хочется выбить стекло, разбитое и затянутое паутиной, как старые зеркала, выпустить беснующийся в доме крик и запах пряной, насильственной смерти, но.
Скальпель молчит, экспонат обеспечен уродством до скончания дней. На пыльном и остром стекле я рисую в трех пиктограммах "дышать". Ты полируешь череп, тщательно и любовно, смотришь куда-то поверх: не знаю, в плазму телевизора, на картину Эдварда Мунка (я видел ее мельком на одной из стен), на чистые от свежей крови стены или светлую оббивку дивана, еще не запятнанного твоими прикосновениями.
Я ухожу. Подбираю у края дороги неблагородную яшму и сколотый в левом углу агат, швыряю в стекло, разбивая болотную тишину. Ты подбираешь камни, вкладываешь меж беленой кости, убираешь с пола осколки с остатками пиктограмм.
Если бы я не разбил стекло, ты бы тоже не мог прочитать, что я тебе написал.
Это был Город, та его часть, в которую слишком давно никто не приходил, даже я.
Покосившиеся, разрушенные, чуждые, чужие и холодные лачуги, издали напоминающие пустующие виллы местных богачей, а стоит сделать шаг ближе - чувствуешь душой трясину подножного, скрытого освежеванной землей, болота. Сквозь зыбкий и блеклый туман вьется тропка, змеистая, скользкая, непостоянная, как весь этот год, и я иду по ней, ориентируясь на запах крови и стук своего сердца - он всегда едва впереди меня. Я иду недолго, в одном из домов звучит музыка, спокойная и тихая, совсем не предназначенная для того, чтобы заглушать крики. Поэтому криков нет. Ты орудуешь ножом, ловко и споро, будто всю жизнь учился этому у лучших из падальщиков. Вспарываешь рот в ухмылке, скоблишь свободные от зубов десна, дезинфицируешь руки 72% спиртовым раствором, запах которого перебивает запахи крови. Ты не слышишь мои шаги или мой взгляд, потому что я смотрю вовсе не на тебя, а на отрубленную и насаженную на кол голову вепря, которая посмертно скалится прямо мне в очи, и я не могу отвести от нее взгляда, даже когда ты подходишь ближе и я рискую остаться здесь слишком надолго. Ты вспарываешь ей кожу от лба до уха, дом оглашается протяжно-диким визгом, такого не суждено умершим, даже не своей смертью.
Твой фартук в свежей и темной крови, губы (я знаю) силятся сказать что-то, но вместо них говорит скальпель. Я отвлекаюсь на то, чтобы проснуться, взглянуть на часы, набрать в поисковой строке google запрос о символике снов и тихо шепчу что-то, столь тихо, что мне кажется, будто я - суфлер скальпеля в твоих руках. Мне хочется выбить стекло, разбитое и затянутое паутиной, как старые зеркала, выпустить беснующийся в доме крик и запах пряной, насильственной смерти, но.
Скальпель молчит, экспонат обеспечен уродством до скончания дней. На пыльном и остром стекле я рисую в трех пиктограммах "дышать". Ты полируешь череп, тщательно и любовно, смотришь куда-то поверх: не знаю, в плазму телевизора, на картину Эдварда Мунка (я видел ее мельком на одной из стен), на чистые от свежей крови стены или светлую оббивку дивана, еще не запятнанного твоими прикосновениями.
Я ухожу. Подбираю у края дороги неблагородную яшму и сколотый в левом углу агат, швыряю в стекло, разбивая болотную тишину. Ты подбираешь камни, вкладываешь меж беленой кости, убираешь с пола осколки с остатками пиктограмм.
Если бы я не разбил стекло, ты бы тоже не мог прочитать, что я тебе написал.